Рождение музыки из духа свободы

24 октября в Концертном зале имени Глинки состоялся концерт Запорожского академического симфонического оркестра: давали Рихарда Штрауса и Вольфганга Амадея Моцарта. Солировал пианист Дмитрий Найдич (Франция). (см. ФОТОРЕПОРТАЖ)

В антракте один из заслуженных оркестрантов сказал о Дмитрии Найдиче, что он играет как Владимир Горовиц. Что это значит? Владимиру Горовицу принадлежит такой постулат: “В исполнении должна ощущаться свобода”. Та свобода, по мнению музыкального критика Юлии Бенти, “часть которой каждый солист просто обязан вырвать из рук композитора и дирижера”. Но в этот вечер между солистом, оркестром, дирижером было не противостояние, а настоящая  идиллия. Дмитрий Найдич, вместе с маэстро Вячеславом Редей и нашим симфоническим оркестром, о котором прославленный гастролер сказал, что “это сокровище, которое следует беречь”, явили пример редкого единодушия, общего взлета к вершинам понимания мысли Моцарта, а может быть даже – самого духа музыки Моцарта.

Дмитрий Найдич, пианист, композитор, аранжировщик, полный профессор Национальной консерватории (Лион), украинец и француз, сопроводил свое выступление словами: “Моцарт – это совершенно уникальное для меня явление в истории. Вот просто такого человека и композитора история не знает, такого сочетания абсолютного гения и изысканной мягчайшей добрейшей детской души больше нет. Его музыка настолько доверительна, настолько тепла – он так и не вырос, он остался ребенком пяти-шести лет, который идет к маме и говорит ей что-то самым искренним образом. И вот это меня трогает. Так что это радость безумная общения с  этим великим человеком!”

Утром тоже дня, в канун концерта, мы с фотографом Владимиром Кадуриным сидели за кулисами и слушали: Найдич репетировал с оркестром своего Моцарта. А затем на сцене, во время перерыва состоялось интервью – на фоне звуков музыки – кто-то из задержавшихся на сцене оркестрантов позволял инструментам «пробовать голос».

– Вы исполняете классическую музыку и джаз – вероятно, это открывает особые возможности…
– То, что я много занимаюсь импровизацией и джазом, дает возможность взгляда на классическую музыку со стороны. Когда варишься только в одном искусстве – сложно абстрагироваться. Когда занимаешься и тем и другим, видишь, что хорошо, а что может быть поставлено под сомнение. Такие же у меня отношения с джазом – я тоже могу посмотреть со стороны. Я вижу какие-то вещи, которые, как мне кажется, могут быть изменены – с точки зрения классической музыки.
Дело в том, что сейчас мы живем в мире цифрового совершенства, которое убивает артистический подход. Наше время приучило нас к вылизанной совершенной продукции, и музыкант в наше время живет в системе конкурсов, которые не позволяют ни тени несовершенства, – все это способствует тому, что совершенные машины побеждают замечательных артистов. В результате мир наполнен исполнителями блестящими, уровень технический возрос невероятно и с каждым годом становится все выше. Но настоящее артистическое начало становится не настолько важным, его не настолько ценят – вот по этим самым причинам. И поэтому, когда сегодня слушаешь артистов начала прошлого века, поражаешься ярким артистичным интерпретациям. Дело в том, что музыка, как и всякое другое искусство, – это язык. А язык нужен для того, чтобы что-то выразить…

– И как нынче обстоит с этим дело – есть ли у нас что выразить? Вы сказали: “поставить под сомнение”? Это было о Моцарте или об исполнительстве?
– Нет, нет, конечно, только об исполнительстве, о современных тенденциях исполнительства…

– Вы имеете в виду, что люди не привносят в исполнение что-то свое за неимением этого своего, то есть стремятся к тому, чтобы как можно точнее передать букву произведения, а не его дух?
– Совершенно верно! Дело в том, что процесс исполнительства очень сложный. Технические требования необыкновенно высокие, часто из-за этих требований, из-за сложности всего процесса мы забываем, зачем мы это делаем! А делаем мы это затем, чтобы понять и пережить идею композитора. Дело в том, что тут очень тонкий процесс – роль исполнителя сложная и двойственная. Что он должен сделать – свято поклониться автору и воспроизвести его музыку…

– Как ксерокс…
– Да, как ксерокс. Так невозможно – это будет жалко. Я считаю, что исполнитель – он как бы второй создатель, потому что музыка оживает благодаря ему – все-таки. И, конечно, есть в первую очередь уважение к автору – абсолютное. Первая задача – понять и изучить текст в совершенстве, но потом – текст нужно пропустить через себя, пережить, играть так, как будто это ваша музыка, и вот это важно для меня в музыке классической. А что касается Моцарта – это отдельная тема. Моцарт – сплошное совершенство, – можно только поклониться, и смеяться от счастья и плакать от радости общения с таким гением. И с таким человеком!

– Как джазовый исполнитель вы играете только в академических залах, или для вас возможно и выступления в клубах?
– Вы знаете, это вполне возможно, но сейчас клубная музыка уже скорее вчерашний день. Эта традиция постепенно умирает. Она еще есть, но в Париже клубы закрываются, с каждым днем их становится все меньше. Просто это как-то немодно уже. Вот в 50-е это было так. То есть клубы еще есть, какая-то жизнь там идет, но… Вот я, скажем, живу не в Париже, а в клубе интересно играть, когда это рядом с домом, это как бы лаборатория, где можно искать что-то новое в свой свободный вечер. Сегодня попасть в четыре оставшихся парижских клуба становится безумно сложно, как и в любой концертный зал высокого уровня, а заработки в клубе символические. Так что мне это сегодня не слишком интересно как форма… Практически только в Париже остались клубы, а в других городах… ну, может быть, есть один… Это уходящая тенденция, как и тенденция джем-сейшна, все это было раньше…

– Жалко...
– Жалко, да. Но джаз тоже ведь уже не настолько современная музыка, джаз как и классика, – это все уже академическое искусство, которое, можно сказать, уходит во вчерашний день…

– Очень жаль…
– Сегодня тенденции электронной музыки, она заполоняет все на свете, а серьезная  музыка… будем надеяться, что она будет жить еще долго, но тенденция идет к другому.

– Этой осенью на Коктебельском джазовом фестивале мы слушали Ришара Гальяно. Насколько я знаю, вы с ним вместе работали?
– Да, у меня был фестиваль в свое время, на котором я отстаивал свое кредо, как и всегда: каждый вечер было отделение классики, и отделение джаза в одной и той же программе. Я пригласил Ришара играть в дуэте и таким образом мы познакомились, после этого он пригласил меня принять участие в его квартете, а также в проекте, который назывался Piazzolla forever, знаменитый проект, в рамках которого прошло уже больше двухсот концертов. Мы ездили в турне – в разные страны. Кстати и на Украине были – в Харькове, между прочим. Люблю, как Ришар играет – прекрасный музыкант, вдохновенный.

…Концерт этот, я уверена, запомнят все, кто был в зале. Что мы увидели и услышали? Диалог импровизатора и симфонического оркестра. Дмитрий Найдич, а затем и оркестр импровизировали на тему фортепианного концерта молодого Вольфганга Амадея Моцарта – композитор написал его, будучи двадцати лет от роду...

Каким был Моцарт в свои 20 лет? “Мальчик резвый, кудрявый, влюбленный” [эта знаменитая ария написана тридцатилетним Моцартом не о себе ли десять лет спустя?] – вот какой образ встал в этот вечер  перед ошеломленными и счастливыми слушателями как живой. Неблагодарное дело описывать музыку – невозможно, просто невозможно. Но академический наш зал буквально затопили потоки радости, озорства, юной энергии, – и композитора, и оркестра, и дирижера Вячеслава Реди и, конечно, Дмитрия Найдича.

А уж когда в процессе исполнения в пароксизме радости дирижер и пианист упорхнули за кулисы, как два довольно крупных мотылька, а затем вернулись к оркестрантам и к следующей музыкальной фразе, – зал взорвался овациями!

Ей-Богу, композитор Моцарт в этот вечер был в зале – в нашем присутствии Дмитрий Найдич сделал эту музыку животрепещущей новостью, как если она была написана вчера.

Инга ЭСТЕРКИНА, фото Владимира КАДУРИНА