Меня в Новый Уренгой пригласил друг, однокашник по университету: бросай, пишет, свою газету и давай сюда – здесь раздолье. Мне покойный Саша Кузнецов (он тогда работал в обкоме комсомола выписал комсомольскую путевку (хотя было “комсомольцу Жарову” уже почти тридцать четыре года), и я улетел в Уренгой. Помню, еще в Домодедово, на регистрации билетов, веселая кассирша спросила меня: “И сколько тебе лет, комсомолец?” А зачем спрашивать, если паспорт перед глазами? Я ответил что-то в том духе, что комсомолия Запорожской области уверена, что я не подведу на трудном участке трудового фронта, коим является Север – да там, в путевке, об этом как раз и сказано, причем типографским шрифтом. Она усмехнулась: такой и правда не подведет - и шлепнула в паспорт штамп.
Я это к чему? Однажды, когда я уже работал в пресс-центре Главуренгойгазстроя, в наши края каким-то образом прорвалась пятидесятилетняя парикмахер. По комсомольской путевке. Так что все относительно…
Женщины на Севере – статья отдельная. Конечно, в больших городах, вроде Уренгоя или Надыма, они не вызывают нездорового (точнее, здрового) мужского интереса – город есть город. Но когда прекрасные создания попадают за Полярный круг, где пашут, в основном, суровые, голодные мужики – вот тут уж действительно отдельная статья.
Я никогда не пытался анализировать, что они делают там, где и мужчинам нелегко приходится, но кое что напрашивалось само собой. Ну, жена приехала вместе с мужем – это понятно. Но большинство женщин в Заполярье (во-всяком случае, в мое время) были холостячками. И вот они вместе с нами терпели пятидесятиградусные морозы, пургу, которая если засвистит, так это на пару-тройку суток. Я особенно поражался другому: удобства в нашем поселке в заполярном Ямбурге были на улице, это огромный сварной метллический туалет на сваях - но нам-то, мужикам, что? А каково им? Продолжать?
Я долго не мог привыкнуть к северным реалиям. Имею ввиду отношения людей другу к другу. Такое ощущение, что в другую страну попал: ни злобы, ни серьезных конфликтов, всегда бескорыстно помогут, и совсем я уж офонарел, когда оказался на Ямбурге – там, уходя на работу, редко кто закрывал дверь на замок. Мне старожилы объясняли это так: идет человек, замерз, ну, пусть зайдет, погреется, чайку выпьет. (Потом, правда, традиция отмерла: всякий люд поперся на Север, за длинным рублем).
Возможно, и женщины проникались эти северным духом, но только по своему. Они в открытой тундре не работали, но прекрасно знали, в каких условиях приходится пахать нам, и когда я однажды вырвался в Уренгой с Ямбурга чтобы хоть недельку побыть в цивилизованных условиях, мне одна знакомая в гостинице (жила пока одна, муж с дочерью оставались на “Большой земле”) сказала просто и без обиняков: “Знаю, хочешь. Пошли ко мне…”
Это, в общем-то, нормально. И у кого поднимется рука осуждать ее или меня.
За Полярным кругом ситуация другая. Ну, ни для кого не секрет, что все мы там оказались ради денеги платило государство неплохо. Для сравнения: если в СССР среднаяя зарплата по стране была 150 рублей, то я, выработав все восемь “полярок”, получал около тысячи. Заметная разница. Так же гораздо больше, чем на “Земле” (жаргонное словосочетание: “Большая земля” – все, что ближе к югу) получали и женщины. Мне кажется, что многие ехали в эти суровые края с надеждой выйти замуж - вон сколько богатых холостяков вокруг, и кто в такую женщину бросит камень, если замужество, деторождение заложены в нее самой природой.
Разумеется, я не знаток женской психологии, но даже мне, невежде, понятно, что женщина всегда хочет быть женщиной: ей нужно наше мужское внимание. А этого добра в глухих заполярных поселках, заполненных сплошь мужичьем, навалом.
В нашем относительно крупном поселении на “КС-2” (мы тянули трубопроводы в тундре) женщин можно было пересчитать по пальцам: бухгалтерия, диспетчеры, продавцы, повара. Все. А мужиков – не счесть. И прекрасно они знали, что мы не сводим с них глаз: и походку оценим, и одежду (хотя какая там одежда зимой – полушубки, валенки, плотные свитера, тут не до моды), и обязательно шуточку пересоленную отпустим. Все терпимо, потому – единственные, нет на сотню километров вокруг других. И быть не может.
Диспетчер нашего управления, муж которой улетел в Надым, попросила меня помочь ей доставить домой мешок картошки. Свежую картошку вертолетами нам забрасывали редко, сушеная давно уже стояла поперек горла, поэтому когда картоха оказывалась в поселке, брали ее не килограммами, а мешками. Так и говорили: мне три, и продавцу все было понятно.
Ну, попросила. Но я-то знал, что картошки в поселке нет (иначе все бы знали). Она очень «удивилась», что в магазине пусто, и пригласила на кофе…
Может, обычная женская жалость к изъеденному голодухой мужчине? Не знаю. Одну землячку (в нашем управлении механизации запорожцев было больше половины) земляки напоили и просто изнасиловали. Она не стала никуда обращаться, так и продолжала работать в управлении, и каждый день встречала тех ребят, общалась с ними. Тоже трудно объяснить. В Новый Уренгой, куда мне изредка выпадало выбираться, Оля из Подольска просто однажды дала мне ключ от своей квартиры, и сказала: «Прилетишь в Уренгой – заходи, вдруг я на работе».
Повторюсь: я не знаю, чем это объяснить, но отношения между женщинами и мужчинами в условиях Заполярья отличались от таких же отношений на «Большой земле» – все как-то проще, понятнее, без жеманства. Они нас понимали, ну, а мы их, как только могли, окружали вниманием.(Случай с изнасилованной Татьяной – исключение, о подобном я больше никогда не слышал).
Иногда, бывало, неподалеку от поселка останавливались кочующие оленеводы: мужики надолго угоняли оленей на пастбища, в чумах оставались только женщины и их сопливые ребятишки. Можно было воспользоваться моментом, тем более что хантыйки никогда не отказывали белому, но завалиться на сырые шкуры с женщиной, которая от рождения ни раз не мылась. Б-р-р… Лучше уж онанизм.
Условия работы в Заполярье тяжелые. По прибытии в Новый Уренгой, помню, пришлось проходить медицинскую комиссию, чуть ли не космонавтскую. Те медицинские справки, которые я привез из Запорожья, мне предложили просто выбросить. Исключения не делалось ни для кого, слишком уж сурова там жизнь. Не прошедших медкомиссию ближайшим самолетом возвращали обратно. Но женщины в городах рожали нормально, а вот в тундровые поселки дети не допускались. Но все равно мамы есть мамы, каким-то образом провозили детвору в тундру, и не завидую я такому детству: неделями, месяцами не покидали они домой – а куда пойдешь, если вокруг голая тундра и вечный мороз? Тогда было принято волевое решение, и мамаш с малолетними детьми вертолетами вывезли в Надым и Новый Уренгой. Вот плачу было…
А с другой стороны, куда же без женщин, даже в тех неженских условия бытия? Я и представить не могу, что бичуешь месяца два в тундре, а вокруг – ни одного женского лица. Не обязательно, чтобы она тебе давала: просто посмотреть, услышать голос – и уже легче. Там ведь такие детали, на которых на «Земле» и внимания не обратишь, на вес золота. Кто-то летом завез в поселок пару воробьев. Зимой на улицу они, конечно, и носа не казали, порхали по столовой, капали пометом в борщи или супы, но ни у кого даже мысли не возникло их отловить. Наоборот, всей толпой кормили, и стали те воробьи от хорошей жизни размеров с голубей.
У меня в жизни женщины, конечно, были. Многих уже забыл. А вот моих северянок – нет. Помню их имена, лица, фигуры, когда, где и при каких обстоятельствах проходили наши встречи. Даже о чем говорили – и то помню.
А объяснить это не могу. И никто не сможет, кто там побывал. Другие отношения, как в другой стране. Другие женщины…
Виктор ЖАРОВ
МИГ по выходным - газета хороших новостей. Что происходит в мире? в Украине? в Запорожье? в мире искусства? вмире моды? в мире книг? в мире человеческих отношений? 
Комментарии:
нет комментариев