Четыре тысячи километров на велосипеде и две тысячи автостопом проехал запорожский путешественник и писатель по горным и пустынным дорогам Закавказья и Средней Азии, о чем пишет в заметках для наших читателей
На таманском берегу
Первая моя остановка после Украины, своеобразный старт экспедиции – Тамань. У этой овеянной ветрами Черного и Азовского морей земли древняя и пестрая история. Здесь удивительным образом переплелись судьбы многих народов и даже цивилизаций. Во второй четверти УІ века до н. э. выходцами из Греции на месте нынешней Тамани был основан город Гермонасса.. С конца У в. до н. э. Пантикапей (современная Керчь), расположенный на европейской стороне пролива, начинает подчинять себе другие греческие колонии по обеим берегам Боспора, в том числе и таманскую Гермонассу. Так возникло мощное Боспорское царство. Потом сюда пришли хазары, построив город Таматархи. Во времена Киевской Руси именно здесь (а не за тридевять земель, как представляют некоторые) находилось Тмутараканское княжество – своеобразный южный форпост славян. Самый же колоритный, приметный и во многом знаковый таманский памятник стоит на приморском бульваре, возвышаясь над газонами, кустами, деревьями, и даже – морем. Более двухсот лет назад по нему к кубанским берегам был совершен «вояж» черноморских казаков, состоящих из бывших запорожцев. На гранитном постаменте легко узнаваема фигура сечевика со знаменем. Ниже – барельеф: море, волны, обрывистый берег, два больших военных корабля сопровождения и «чайки» с казаками. О том, что все это означает можно узнать из надписи: «Первым запорожцам, высадившимся у Тамани 25 августа 1792 года под командой полковника Саввы Белого сооружен в 1911 году благодарными их потомками казаками Кубанского казачьего войска по мысли Таманского станичного общества в память столетия со времени высадки».
На другой стороне постамента длинный «вирш» на украинском языке. Я не поленился, полностью переписал его к себе в блокнот. «За здоровье ж мы царицы помолимся Богу, что она нам указала на Тамань дорогу…» – в таком незатейливом панегерическом тоне выдержан весь стих. Слова благодарности, как гласит надпись, якобы принадлежат судье войска верных казаков черноморских Антону Головатому. Это был редкий по уму и храбрости человек, обладавший талантом воина и дипломата. Современники отмечали его необыкновенное чувство юмора, поэтическое дарование мастерство игры на кобзе. Находясь на должности войскового судьи – второго лица всего Черноморского войска, он организовал переселение черноморцев на Кубань, занимался обустройством новых поселений, наладил охрану неспокойных кавказских границ. По его инициативе в 1793 году в этих местах был построен первый храм Покровы Богородицы. Он существует и поныне. Его колокола, по преданию, отлиты из пушек, которые были установлены на «чайках» запорожцев. Кстати, неподалеку от Тамани находится станица Запорожская.
Перевальная высота
Сначала была ровная прохладная дорога. Может быть, с небольшой «натяжкой» – подъемом. А потом начались пыльные серпантины. Я тужился, крепился, подбадривал себя резкими полувыдохами-полувыкриками, наконец иссяк и слез с велосипеда. Дальше я его просто толкал. Иногда казалось, что велосипед, как упрямый ослик, тащит меня. Я поднял голову и увидел на обочине щит «Перевал Ак-Байтал – 4665 метров». Ну, наконец-то добрался!
Однако через сотню метров выяснилось, что эту самую высокую не только на Памире, но и на всех горных континентах перевальную высоту мне еще предстоит взять – щит стоял непосредственно перед подъемом. Еще часа три с гулко и тревожно бьющим в ребра сердцем, с остановками через каждые пятьдесят шагов я одолевал перевал…
Дальнобойщики
Я угадываю их по тяжелому натужному реву за спиной. Предусмотрительно жмусь к обочине. Огромные длинные фуры проносятся мимо, обдавая теплым ветерком. Иногда он даже как бы подталкивает вперед, однако чаще всего предательски сбивает с ритма. Дальнобойщики подымают вверх раскрытую пятерню: интернациональный знак приветствия. Нередко сигналят, минуя меня, проявляя этим своеобразную солидарность. Между нами на коротких остановках устанавливается даже какое-то дорожное родство. Дальнобойщики народ общительный, словоохотливый, памятливый. Из их уст можно услышать самые невероятные истории. Высокий красивый таджикский шофер Бободжан из Кафирнигана (после войны его переименовали в Вадат, что по-таджикски означает – «мир»), когда мы ехали вдоль пограничного Пянджа, рассказал мне, как в прошлом году река разлилась и заполнила все ущелье. Так вот дети из окрестных кишлаков по колено в ледяном стремительном потоке выстраивались вдоль противоположного от скальной стены края дороги, обозначая этим невидимую под водой ее обрывистую кромку.
Дальнобойщики, узнав кто я и откуда, проявляют ко мне чуть ли не отеческую заботу. На казахско-узбекской границе один веселый разбитной шофер-узбек сунул мне купюру в двести сумов: «Это тебе на чай… Тут через десяток километров чайхана будет. Я там тебя подожду – поужинаем вместе». Из-за встречного горячего ветра и усталости до чайханы я добрался поздним вечером (уже собирался лечь в степи рядом с верблюдом). Растянулся на ковре (столов тут не было, посетители трапезничали на полу) и подумал: обойдусь без ужина – лишь бы выспаться. Однако ко мне подскочил чайханщик(среди его гостей я был единственным лицом славянской национальности) и выпалил: «Что тебе, земляк, подать? Дальнобойщик Равиль все оплатил, тебя ждал, не дождался – дальше умчал…»
Грузинский тост
Они сидели на обочине возле высохшего родника. Четверо мужчин и баклажка со светлым вином, вокруг которой лежали хлеб, сыр, лук. «Гамарджобо!» – привычно выкрикнул я грузинское приветствие. А дальше… Дальше я понял, что придется слезть с велосипеда и, пожалуй, на сегодня здесь у села Чартали закончить путешествие.
Распорядитель трапезы у дороги хевсур Амиран объяснил: «Прямо здесь в честь своей сестры я хочу сделать родник. По этому поводу я и пригласил друзей. Бери стакан, закусывай… Сначала, по нашему обычаю, мы выпьем за Бога…» Вино было слабеньким, мягким и очень вкусным. Очень быстро я потерял счет стаканам и тостам.
– У тебя дети есть? Сколько? А у друзей? Так выпьем за детей…
Я уже поднес стакан к губам, но Амиран приостановил меня, давая понять, что тост еще не окончен:
– Давай, за детей…всех детей…детей всей планеты. Дети все хорошие. Потом они становятся хорошими и плохими…
Выпили за детей, потом за родителей, потом за пращуров, потом за друзей, потом за соседей. Грузины, а особенно распорядитель трапезы Амиран были неиссякаемы. Не знаю, как звучали их тосты на родном языке, но на русском они были пусть немного выспренны, но у каждого слова был свой оттенок, свой вкус. Каждое слово, как глоток родниковой воды. Она тихо журчала рядом за валуном. Вдалеке слышалось невнятное бормотание Арагви. Далеко на севере остался слякотный Крестовый перевал. Здесь же в Хевсуретии горы зелены и светлы. И вино в баклажке не иссякает…
Какая она Грузия сегодня? Куда она стремится? Не знаю. То ли строится она, то ли разваливается, то ли рвется в Европу, то ли оглядывается на Азию, то ли топчется на месте, не решаясь распрощаться с собой. Я не хочу ни в Европу, ни в Азию. Я точно знаю, чего хочу. Я хочу в эти горы, на берег Арагви. Я хочу – в Грузию. Хочу еще раз услышать: «Слушай свое сердце и тебя услышит весь мир. Давай, за мир во всем мире…» Хочу еще стаканчик солнечного «Ркацители»…
Как слеза на реснице…
Это о путнике в горах сказано (обо мне тоже). А точнее о путнике, пробирающемуся по оврингу – навесной тропе. В мире много разных дорожных протяжений. С лихвой хватает на всех. По разным дорогам ведет судьба человека. Где торный большак, где узенькая стежка, там и жизненный путь человека. Там и его будничные хлопоты, там и опыт старших, и мудрость предков. Удивительную сметку и храбрость проявляли памирцы, строя овринги. Основой многих навесных троп служили вбитые в трещины сучья крепких пород дерева, чаще всего арчи. Если не было возможности их переплести, вымостить плоскими камнями, дерном, то в отдельных местах к ним подвязывали бревна, по которым и перебирались. Иногда вместо бревен использовали плоские корзины с песком – по ним уже не шли, а прыгали.
Часто монолитная скала не давала возможности вбить сук в стену. Тогда овринг продолжался выше или ниже основной тропы. Приходилось строить дополнительные мостки, переходы, лестницы, или путники спускали поклажу и вьючных животных на веревках. Для удобства хождения по оврингам в особо опасных местах вбивали над головой палки, за которые можно было держаться.
На таджикском (когда-то советском) Памире оврингов почти не осталось. А вот в Афганистане… Я мчусь на велосипеде вдоль мутного стремительного Пянджа. Еду и наблюдаю, что происходит на другом афганском берегу пограничной реки. На отвесной горной стене – отчетливый пунктир тропы-овринга. Ненадежное, хлипкое сооружение – с нашего берега даже без бинокля можно различить перекладины, подпорки, лесенки, вбитые в скалу сучья. Кажется, и младенца не выдержит, чихнешь – и рухнет все в реку. Но что это? По оврингу движется ослик с мешком на спине, за ним вышагивает старик в длинном халате и чалме. Идут спокойно, размеренно, не останавливаясь, не оглядываясь, будто под ногами не пропасть, не стремительная вода, а тенистый тротуар с журчащим по обочине арыком.
«Via est vita», – говорили древние о жизненной цели человека. «Дорога – это жизнь» – это будто об оврингах сказано. Кратко, емко, точно. На все времена. Для всех больших и малых народов. Человечество на стежках-дорожках истории, как слеза на реснице…
Здесь – тут, и я – тут
Начало июня. Время для ягод и фруктов раннее. Разве что черешни ущипнешь, да клубникой полакомишься. В Кабардино-Балкарии меня даже запустили на клубничное поле. Оторвался до оскомины. Потом пошла алыча. Правда, зеленая. Пришла мысль в традиционный чай внести растительную кислинку. Чтоб алыча быстрее растворялась в кипятке, я стал разжевывать плоды и аккуратно сплевывать в кружку. А что такого? Так поступает мать, кормя младенца. Так многие народы готовят себе пьянящие напитки. В Закавказье стал лакомиться шелковицей, по-местному – тутом. Здесь она особенно крупная и сладкая. Даже стих сложился: «Мой путь крут, но везде – тут, пусть ветры прут, я не там, а тут». Тут – ягода знатная. Из нее гонят прекрасную водку, ею лечатся. Один армянин рассказывал мне, что избавился от ревматизма посредством ножных шелковичных ванн: на протяжении месяца он наполнял сапоги тутом и так ходил целый день.
Тут, вишни, абрикосы, алыча, яблоки, прочая придорожная снедь – для меня это не только подножный корм, а еще и развлечение. Целый день крутить педали – муторное дело. А так остановился, ущипнул ягодку, пожевал яблочко вместе с конфеткой – уже веселее. Кстати, к подножному корму я отношу и ветвь, свисающую с чужого забора на улицу. По неписаному дорожному этикету, если ты сорвал с нее плод, не слезая с велосипеда, хозяин тебя поприветствует и даже в гости пригласит. Если же ты прислонил велосипед к забору, и стал набивать плодами сумку, то можешь всякое услышать в свой адрес. Редко, но случается, что хозяева находятся у плодовых деревьев, растущих даже за забором на сельской улице.
Кружка пива
Чего больше всего желает славянин в сорокаградусную жару? О чем он думает в знойный полдень? О кружке холодного пенистого пива! Запрет на этот напиток днем во время движения для меня стал нормой. Я довольно легко «не соблазнялся», наблюдая, как в открытых кафешках восточный люд, игнорируя свои вековые чайные традиции, потягивает янтарный прохладный напиток с умеренной дозой алкоголя. Но вот в Душанбе, объясняя дорогу, меня направили к пивзаводу: «Упрешься в ворота и резко направо». Через полчаса я действительно уперся в приземистое здание местного пивзаводика. Что-то тенькнуло в душе, я вдруг почувствовал страшную слабость и томление и с языка сорвалось: «И какое оно на вкус душанбинское пиво?». Представительный таджик рядом с джипом сказал: «А ты возьми и обязательно попробуй, земляк Хоп!». И протянул мне купюру в 10 сомонов. Это – 2 доллара. Пять или даже шесть бутылок пива. Мне вручили деньги не на хлеб или миску супа, а на пиво. И теперь я как бы обязан был его купить. Или попробовать? Продавец в магазинчике посоветовал: «А ты лучше прямо на завод загляни. Там тебе и так нальют». Я сунулся на проходную. Не успел изложить просьбу, как постовой улыбнулся: «Проходи, прямо и налево». Через пять минут я сидел в прохладном полутемном кабинетике и вприкуску с сухим сыром-«курутом» смаковал дар душанбинских пивоваров. Вторую кружку, как меня не уговаривали, я все-таки оставили на потом. Это «потом» произошло через час, когда я покинул душные пределы города. Возле арыка в тени старой смоковницы я достал завернутую в несколько слоев газеты и чехол от велосипеда (так обычно я предохраняю от жары воду) баклажку с еще прохладным пивным напитком, наполнил закопченную поллитровую кружку и, скрестив ноги по восточному, медленно, с трепетом и благоговением опорожнил посудину. Как будто прочел молитву. После этого с хорошим добротным чувством завершенного дела и честно выполненного долга погрузился в сон. Один маленький бытовой эпизод из моей длинной походной жизни, в которой все дни так похожи друг на друга и одновременно так удивительно разнятся…
Владимир СУПРУНЕНКО
Название издания Всеукраинская об- щественно-полити - ческая газета "
Комментарии:
нет комментариев