Тайна последнего запорожского козака

В селе Сурско-Михайловка Днепропетровской области, в семидесяти километрах от Запорожья, миговцам показали могилу козака-характерника, конфидента кошевого атамана Петра Калнышевского, войскового старшины Никиты Коржа.

По легенде, только ему одному было известно, куда исчезли сокровища Запорожской Сечи, которые ищут до сих пор.

Чтобы сразу стало понятно, о ком пойдет речь, я переведу титулы батьки Коржа, который и был основателем села Сурско-Михайловка:

характерник – это сверхкозак [и сверхчеловек, естественно]. Характерники запросто могли… ну, например, рукой пулю поймать. Фокус такой у них был. А вообще они не только собственным характером управляли, но и природными явлениями: стихиями ветра, огня, воды. Потому что они были… детьми этих стихий. И стихии их слушались, как слушаются взрослые своих детей. А люди беспрекословно подчинялись их воле;

конфидент – козак для особых поручений;

войсковой старшина – подполковник, если осовременить сей чин.

А теперь уточним, почему приближенный к атаману Калнышевскому козак был, как я заявил в заголовке, последним запорожцем-сечевиком.

Если учесть, что Запорожскую Сечь императрица Екатерина Вторая ликвидировала в 1775 году, то, скажем, в 1835 году тому, кто родился в год ликвидации Сечи, было шестьдесят лет. Серьезный возраст.

Козаку же, успевшему послужить на Сечи, в 1835 году было бы под сто лет.

Почему я выбрал 1835 год? А именно тогда в Сурско-Михайловке умер бывший сечевик Никита Корж. В 104 года. По всему выходит, что он и являл собой последнего запорожского козака. Причем не простого.

Благодаря своим сверхспособностям, Никита Корж вывел из окруженной Сечи — из-под носа московских оккупантов, несколько тысяч козаков. Да еще со всем имуществом, провиантом и вооружением. И, конечно же, с очень не скудной казной.

Мы разберемся, как это произошло. Но сначала я предлагаю совершить короткое путешествие во времени и в пространстве, в ходе которого мы ближе познакомимся с козаком Никитой Коржом, достойным уважения и доброй памяти.

На козацком зимовнике

В спутники же мы возьмем украинского писателя Олексу Стороженко, оставившего «Споминки про Микиту Леонтійовича Коржа». На русский они никогда не переводились, а когда я попытался это сделать, у меня… ничего не получилось: используемый автором язык сочнее и богаче современного русского. Это я как филолог заявляю, изучавший словесность в одном из ведущих российских вузов.

Вот, например, как Олекса [в то время – молодой офицер] представляет своего героя:

«1827 року по весні схотілось мені подивиться на Ненаситинський поріг, а звідтіля водою по Дніпру спуститься до слобід Капулівки та Покровської і оглядіть ті міста, де колись були запорозькі коші. З Катеринослава поїхав я на село Михайлівку, щоб запастись там бувалим чоловічком, котрий би тямив, де провести, а де часом і розказать про те, що хоч і давно минулось, та не загинуло дощенту, бо живуть ще старі діди і до якого часу заборонили од вікової пожоги ту святу старовину.

У Михайлівку приїхав я ще заздалегідь. Була неділя, а чимало людей гуляло біля шинку, музика гуділа, дівчата і парубки вибивали тропака, а деякі постарше сиділи на призьбі і кругляли горілку. Тільки спитав я, де б мені заночувать, як всі загомоніли:

— Ідьте, — кажуть, — до Микити Леонтійовича, у його ночують всі проїжджі пани.

— А хто це Микита Леонтійович? — питаюсь. — Це наш старенький дід, Корж, — забубоніло весело товариство, — той, що колись був січовиком».

Изложите это в русской версии и вы утратите колорит эпохи. Поэтому — посредством Олексы Стороженко, знакомимся далее с бывшим сечевиком.

Попав к нему, гость интересуется, давно ли построен его дом. Место на берегу реки Суры, кстати, где и находился зимовник старого Коржа, по сию пору называют Коржовкой. Бывали там многие известные люди, включая поэта Пушкина и художника Айвазовского. Но вот уже почти двести лет – после смерти козака, то место остается незаселенным – не приживаются там люди: не пускает в свои владения Корж никого.

Но слушаем ответ хозяина зимовника:

«Та таки подавно — сто літ, коли ще й не більш. Будував її мій хрещений батько. Яків Омелянович Качалка, що був у Січі військовим старшиною-осавулом. Це ж його і зимовник; він мені достався в спадку після покійника, бо я був у його за рідного сина; він мене по сьомому році і в Січ до себе взяв, я йому і очі закрив.

— Звідкіля ж він тебе взяв?

— З Нових Кодаків; туди ще мій прадід Василь Жадан виселивсь з Гетьманщини, аж з Кобеляк. У його був син Тарас Жадан. Діда я добре пам’ятаю, бо як він на старості літ осліп, то я був у нього поводарем. І батько мій, по прізвищу вже не Жадан, а Таран, так, бачите, прозвали його запорожці, дуже здоровий був.

— А скільки тобі літ?

— Народився я в 1731 році, мая 30. Довгенько-таки бог держить на світі! Вже буде літ трохи не сорок, як і жінка моя Параска вмерла, пошли їй господи царство небесне!

— Велика в тебе сем’я?

— Було в мене сім синів і чотири дочки, деякі повмирали, а теперечки з онуками і правнуками — душ їх з двадцятеро буде. Теперечки вони в мене і хазяїнують, і клопочуться; я знаю тільки мою пасіку: старий, нездужаю вже».

Далее словоохотливый хозяин зимовника объяснят, кем заселялась Михайловка [«деякі переселились з Гетьманщини та й з наших-таки слобід чимало»] и что раньше местность та называлась Вольными хуторами, но по распоряжению императрицы все вольности на территории тогдашней Украины были ликвидированы и хутора переименовали в слободу Михайловскую – «во ім’я народившогося великого князя Михайла Павловича».

На следующий день гость, которому тогда, к слову, шел 22-й год, и 96-летний(!) хозяин отправились в странствие по бывшим козацким землям.

Владимир ШАК

/Окончание – в четверговом выпуске «МИГа»/

На фото вверху:

последний запорожский козак Никита Корж [портрет Мирослава Добрянского] и его могила на старом кладбище в Сурско-Михайловке